АНАЛИЗ ПОЭМЫ "ОБЛАКО В ШТАНАХ" В.В. МАЯКОВСКОГО

 

  Тетраптих (Вступление)

  Обращаясь к читателю, поэт говорит, что намерен "дразнить об окровавленный сердца лоскут" "вашу мысль". Он молод душой, в нем нет "старческой нежности":

Мир огромив мощью голоса,

иду - красивый,

двадцатидвухлетний.

 

  Маяковский призывает приходить учить "из гостиниц батистовых" новому мировосприятию. Обывательское мировоззрение должно быть искоренено. Он намерен "славословить" "мужчин, залежанных, как больница, / и женщин, истрепанных, как пословица".

 

1

  Это было,

  было в Одессе.

 

  Мария сказала, что придет в четыре. Но ее нет. Он переживает:

  Меня сейчас узнать не могли бы:

  жилистая громадина

  стонет,

  корчится.

  Что может хотеться этакой глыбе?

  А глыбе многое хочется!

 

  Неважно то, что его "сердце - холодной железкою", - человеческое тепло и ему необходимо. Он стоит у окна, думает о том, "будет любовь или нет", а если будет, то какая - "большая или крошечная".

  Двенадцатый час - ее все нет.

  Проклятая!

  Что же, и этого не хватит?

  Скоро криком издерется рот.

 

  Он страдает, ждет, нервничает:

  Нервы большие,

  маленькие,

  многие! скачут бешеные,

  и уже

  у нервов подкашиваются ноги!

 

  Наконец она пришла, "резкая, как "нате!", сообщила, что выходит замуж.

  Он пытается быть равнодушным к ее словам.

  Кажется, что он предвидел такой финал:

  а я одно видел:

  вы - Джоконда,

  которую надо украсть!

  И украли.

 

  Он будет пытаться продолжать жить:

  И в доме, который выгорел,

  иногда живут бездомные бродяги!

 

  Она говорит, что у него много "безумий". Переживания героя передаются так:

  а самое страшное

  видели -

  лицо мое,

  когда

  я

  абсолютно спокоен?

 

  Герой болен, у него "пожар сердца". Его глаза - "наслезенные бочки", из сердца своего "выскочить" ему не удается.

 

2

  Поэт говорит, что он не чета великим. Раньше он думал, что книги делаются легко: "пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак". Но оказалось, что прежде, чем начнет "петься", нужно долго ходить, "разомлев от брожения", пока не возникнет рифма, а окружающая обстановка мешает "слову". Город поэту "дорогу мраком запер". Уличная давка, суета, обыденность жизни мешают поэтам воспевать любовь. Маяковский говорит, что так не должно быть. Поэту не должен мешать окружающий мир, поэт должен петь в унисон с этим самым миром:

  Мы сами творцы в горящем гимне,

  шуме фабрики и лаборатории.

 

  Самому ему это удается:

  Я,

  златоустейший,

  чье каждое слово

  душу новородит,

  именинит тело,

  говорю вам:

  мельчайшая пылинка живого

  ценнее всего, что я сделаю и сделал!

 

  И пусть люди в копоти и "в оспе", но "солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!" Люди не должны ждать милостей свыше - они сами себе хозяева:

  Мы -

  каждый -

  держим в своей пятерне

  миров приводные ремни!

 

  Автор говорит, что сегодня он не понят людьми, осмеян, но он - предтеча нового. Ради этого он "выжег души, где нежность растили".

  И когда новый Бог придет, поэт сделает следующее:

  душу вытащу,

  растопчу,

  чтоб большая! и окровавленную дам,

  как знамя.

 

3

  Ах, зачем это,

  откуда это

  в светлое весело

  грязных кулачищ замах!

  Пришла

  и голову отчаянием занавесила

  мысль о сумасшедших домах.

 

  Поэт рассуждает о людях. Приводит в пример Бурлюка, когда он, "почти окровавив исслезенные веки", все-таки

  вылез,

  встал,

  пошел

  и с нежностью, неожиданной в жирном человеке,

  взял и сказал:

  "Хорошо!"

  Хорошо, когда в желтую кофту

  душа от осмотров укутана!

 

  Маяковский осуждает такой подход к жизни. Для него хорошо перед эшафотом крикнуть: "Пейте какао Ван-Гутена!", и такую "громкую секунду" он не променял бы ни на что.

  Маяковский говорит о Северянине:

  Как вы смеете называться поэтом

  и, серенький, чирикать, как перепел!

  Сегодня

  надо

  кастетом

  кроиться миру в черепе!

 

  Автор утверждает, что уйдет от тех поэтов, которые "влюбленностью мокнут":

  Невероятно себя нарядив,

  пойду по земле,

  чтоб нравился и жегся,

  а впереди

  на цепочке Наполеона поведу, как мопса.

  Вся земля поляжет женщиной,

  заерзает мясами, хотя отдаться;

  вещи оживут? губы вещины

  засюсюкают:

  "цаца, цаца, цаца!"

 

  Маяковский уверен: появится на земле новое поколение людей, которые назовут своих детей именами его стихов, т.е. будут думать так, как он сам. Поэт, "воспевающий машину и Англию", станет, возможно, тринадцатым апостолом.

 

4

  Он просит Марию впустить его. Прохожие с любопытством смотрят на него. Поэт говорит, что он простой человек, "выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни". Он просит Марию открыть ему. Она впустила его. Он говорит ей:

 

 

  Поэт обещает Марии любить её:

  Тело твое

  я буду беречь и любить,

  как солдат,

  обрубленный войною,

  ненужный,

  ничей,

  бережет свою единственную ногу.

 

  Мария отказывается от любви поэта. Он "темно и понуро" берет сердце, "слезами окапав", несет его к Богу. Обращаясь к Богу, он говорит:

   - Послушайте, господин Бог!

  Как вам не скушно

  в облачный кисель

  ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?

  Давайте - знаете -

  устроимте карусель

  на дереве изучения добра и зла!

 

  Он спрашивает Бога, почему тот не сумел сделать так, чтобы любовь была без мук:

  Я думал - ты всесильный божище,

  а ты недоучка, крохотный божик.

 

  Поэт достает "из-за голенища сапожный ножик", собирается "пропахшего ладаном" "раскроить отсюда до Аляски".

  Эй, вы!

  Небо!

  Снимите шляпу!

  Я иду!